Видновчанин. Врач-психотерапевт. Член МОО СП России. Участвует в работе молодёжнойлитературной студии «Акцент» Литературного объединенияим. Ф.С. Шкулёва. Поэт, прозаик, сценарист. Автор поэтического сборника «Солнце-апельсин» (2016), а также сборников стихов и прозы «Мы рядом с Бродским не стояли…» (2016), «Штормовое предупреждение» (2018). Победитель Всероссийского поэтического конкурса «Музыка слов», лауреат литературного конкурса имени де Ришельё в номинации «Миниатюры. Короткие пьесы.Юмор», многих других литературных конкурсов.
Она ворвалась в лабораторию, размахивая, будто флагом, листочками направлений на анализы.
– Страховой полис покажите, – с вызовом бросила ей лаборантка.
– Полис я не взяла, спешила. Но у меня он есть. Я ведь не сама себе направления выписала. Давайте я вам завтра занесу, – предложила запыхавшаяся посетительница.
– Женщина, у меня забор крови через десять минут заканчивается. Если нет полиса, то я вас обслуживать не буду.
– Что значит обслуживать? Вы ведь не на базаре, а в лечебном учреждении. Возьмите кровь, а я вам вечером занесу, если уж вам нужно именно в этот день увидеть мой полис. Или давайте посмотрим в карточке, там должна быть копия.
– Я ничего не знаю. Если нет полиса, то нет и анализов.
– Девушка, я ведь неслась, во весь опор. Мне нужно, чтобы завтра результаты анализов были у врача.
– Это ваши проблемы, я ничего не знаю. У меня скоро закончится забор крови. Если нет полиса, то я вам ничем помочь не могу. У меня зарплата маленькая, а вас таких много ходит.
– В каком кабинете у вас главный врач? Если я до него дойду, то вам придется задержаться и поработать дольше, чем эти десять минут.
– Пожалуйста, в кабинете № 49. Только уже не десять минут, а меньше осталось.
Посетительница бросилась по коридору, ориентируясь по номерам кабинетов. Вот уже 39-й, 41-й. Этаж закончился. Стало ясно, что 49-й кабинет находится этажом выше.
Вот и заветная дверь. Кабинет номер 49. «Психиатр», – прочитала посетительница, и взглянула на часы. Стрелки часов показывали начало одиннадцатого. Слезы подкатились быстро, брызнув из глаз бессильной обидой, омывая спасительной влагой черствость и бездушие окружающих.
В коробке с карандашами поселилась ненависть.
Одиннадцать ровно отточенных карандашей ополчились против одного маленького красного карандашика. Когда-то он тоже был вровень с ними, но постепенно стал отдавать всего себя юной художнице. Девочка очень любила рисовать. Ее картинки были очень яркими, и в них обязательно присутствовало солнце. Она раскрашивала его толстым слоем красного грифеля. Солнце пылало красным цветом, даря любой ее работе необыкновенную привлекательность. Одна беда – красный карандаш с каждой картиной становился все меньше и меньше в размерах.
Соседи по коробке не принимали его обратно, плотно смыкали ряды, и девочке приходилось с трудом проталкивать карандаш на его законное место. А когда она пыталась найти свой любимый карандаш, то долго шарила пальцами в коробке, стараясь нащупать своего маленького друга.
Наступил день, когда раскрашивать исписанным карандашом стало совсем невозможно.
И тогда девочка перестала рисовать.
Ему все очень нравилось. Его просто распирало изнутри от гордости. Ему вдруг захотелось стать еще больше и значительнее. Гораздо больше, чем он мог себе позволить. В какой-то момент он не выдержал и лопнул. Кусочки воздушного шарика были разбросаны по всему полу. Он даже представить себе не мог, что гордость сможет разорвать его на части.
В мешочке вместе с такими же сломанными вещами лежал злой значок. Кто бы его ни пытался взять в руки – он обязательно колол его в палец. И его бросали обратно в мешок. Когда-то на его застежке сломалась дужка, и его не смогли, как прежде, носить. Тогда его и бросили в мешок со старьем, оставив до лучших времен. Иногда кто-то перебирал вещи в мешочке, но обязательно получал укол в палец от озлобившегося значка.
Однажды аккуратные руки заботливо вытянули значок наружу и заменили его застежку. Значок оказался шикарным. Его тут же прикрепили к лацкану пиджака. Больше он никого не колол.
Когда туфли не жмут.
Ошо
Человеку все должно быть впору:
И пальто, и пиджак, и ботинки.
Только мечта обязательно должна быть на вырост.
Здравствуйте, наши дорогие прапрадедушки и прапрабабушки!
– Ворон считать – это математика или ротозейство?
– Думаю, все зависит от результата.
Дети пекут куличи из песка. Ровненько выкладывают их формочками.
– Красота! – удовлетворенно произносит веснушчатая девочка.
– Нет, – возражает ей русая подруга. И решительно водружает осколочек стекла на один из куличиков, – Теперь красота.
– Все, – сказал Мастер.
– Ничего, – ответило Небо.
Интересную картину я наблюдал в цирке. В антракте маленький мальчик тыкал ослу в морду репродукцию полотна кого-то из художников-передвижников. Осел никак не мог приобщиться к прекрасному. Мальчик не понимал и злился.
И в капусте, и в человеке самое важное – основа. Кочерыжка или стержень. На ней все держится.
Он ничего о нем не знал. Единственное, он понял, что здесь песка много больше, чем у них во дворе. И очень удобно, когда вода совсем близко.
Он приступил строить свой замок засветло, а ушел, когда солнце приготовилось нырнуть в море.
Он постарался на славу. В ход пошли камешки, несколько пробок от пива и лимонада, палочки от мороженого. Замок выглядел шикарно. Он так мечтал о таком замке, он так старался. Уходя, он наметил на следующий день сделать пристройку, выделить театр с колоннами. Он даже придумал, как сделать колонны ребристыми, похожими на те, что он наблюдал у старшего брата на обложке учебника истории. Он вспомнил, что в рюкзачке у него остались несколько трубочек из-под сока. Они пойдут для флага, который будет на каждом строении. Из бумаги сегодня же вечером он соорудит знамёна, чтобы завтра оставалось их только воткнуть в песочные крыши.
Утром погода испортилась.
Там, где он выстроил свой замок, бушевали волны.
* * *
Стихия
Море смеялось.
М. Горький
Море лежало спокойно на спине, вглядываясь в синее небо над головой. Оно щурилось, переводя взгляд на яркое солнце. Ему даже не хотелось шевелиться.
Только иногда оно слегка двигало пальчиками на ногах, перебирая прибрежный песок и гальку.
Но вот морю вспомнилось что-то совершенно смешное. Оно сначала улыбнулось, едва-едва. И по его поверхности побежала рябь. Потом засмеялось.
Сначала слегка. А дальше всё сильнее и сильнее. Солнце спряталось за тучи.
Небо нахмурилось. Скоро море уже сотрясалось во всю свою мощь. Волна за волной били о прибрежные валуны, разнося смех моря во все концы. Голос его стал слышен на всём побережье.
А море продолжало смеяться
А море продолжало смеяться своим неудержимым раскатистым смехом,
поднимая огромные пенистые волны, выплёвывая на берег зеленые комки водорослей и слизистые тела испуганных медуз, которые проклинали разбушевавшееся море.
Рыбаки спешили привязать покрепче свои катера и лодки. Отдыхающие торопились укрыться от стихии.
Теперь море смеялось над ними.
Неудобный
Он всем мешал. К нему постоянно цеплялись: то одно, то другое. Самим своим присутствием он заметно прибавлял хлопот. Он вообще стоял не на своём месте, потому что никак не хотел быть со всеми в одном ряду.
Последнее время он ныл и заставлял обращать на себя внимание чаще обычного.
Наконец решено было с ним покончить раз и навсегда. Его удалили.
В лотке громко звякнул неудобный зуб, и сразу стало пусто. Другого такого уже не будет.
Ферапонтово
-Ух, ты! Фрески Дионисия. Настоящие. Как это всё сохранилось? Это же так красиво и так дорого.
- У нас на севере воровать не принято. Я сама всю жизнь прожила в Москве, а теперь я местная. Живу здесь. Раньше, как только переехала, всё норовила деньги дать. Водителю автобуса – за то, что подвёз. Бабушкам – за то, что они дарили огурцы. А они не брали.
А потом я поняла. Здесь обмен не через деньги идёт. Жизнь на севере тяжёлая. Даря, они помогают.
