Муниципальное бюджетное учреждение культуры Централизованная библиотечная система Ленинского

- Как надоело это болото! – вступил в разговор устало-раздраженный математик. – Собрали шелуху из всех классов, кому это было нужно! Ведь, ну ничего, ничего не делают…

-Ой, девчонки, мрак всему, - Алена Спиридоновна стремительно присела на ближайший стул. – На биологии у меня по 3-4 урока один параграф разбираем, говорю – ребята, как же так…

Прозвенел звонок, и Капитолина Светлова отправилась преподавать литературу в 11 «Б». Десятиминутная болтовня с коллегами подействовала приятно, позволила перевести дух, расслабиться.

Ох, уж этот 11 «Б» - поди, найди слова, чтобы помягче выразиться… Народ собрался там неподатливый, учиться не желавший ни за какие коврижки. «Не читали, не подготовились, не написали, не подумали» - под такими знаменами заканчивали свой печально-славный поход за средним образованием выпускники так называемого общеобразовательного класса. Капитолине, правда, было полегче, чем остальным учителям этого класса, – к чудаковатой, слегка не от мира сего «литераторше» бойко-хулиганистая ребятня относилась как-то бережно. Не оскорбляла их Капитолина Карловна, не мстила «двойками» и «единицами» за шалопайство, а старалась поделиться (по большей части неудачно, следует признать) тем, что ей самой интересно и дорого в тех книгах, к чтению которых она пыталась привлечь «племя младое и незнакомое».

«Не забыть бы порошок стиральный купить», - мелькнуло в голове у учительницы, заходившей в класс.

- Здравствуйте, ребята. Что-то маловато вас (за партами сидело человек четырнадцать).

- Для нашего класса нормально, - с мрачной бодростью отрапортовала за всех с четвертой парты Степанида Неудахина.

Капитолина села за учительский стол. Помолчали с полминуты. В кабинете было тихо, только сонно гудела под потолком лампа дневного освещения.

- Ну что ж, давайте разберем домашнее задание. Сережа, какое произведение Горького мы изучаем?

- «На дне»?.. – напряг свои возможности Сережа.

- Верно. Итак, вы должны были составить художественно-учетную карточку персонажей: кем был герой в прошлом, что из себя представляет в настоящем и о чем мечтает. Катя Спичка, пожалуйста.

- А меня на прошлом уроке не было, я задания не знала.

- Но спросить-то у ребят ты могла, что было задано…Артем?

- Я не готов.

- Ладно, Лена Кремлева, отвечай.

- Капитолина Карловна, у меня плохо получилось, и вообще, не поняла я задания…

- Ну, хорошо, давайте вместе разберемся…

Минут за десять общими усилиями выяснили и записали – кто был скорняком, кто – телеграфистом, кто «чисто по жизни» каторжник, кто – хозяин…

- Посмотрите, ребята, - потихоньку вела за собой Капитолина колюче-неспокойную ватагу, – что их всех объединяет, ночлежников?

«Они ничто», «алкаши все», «нищие», «бичи» - класс постепенно оживлялся.

- Правильно-правильно, не все сразу только… И посмотрите – ведь у каждого из них что-то отнято…Что отобрали у Анны и Актера?

- Жизнь, - догадалась самая «продвинутая» часть аудитории.

- А у Барона и того же Актера?

- Имя.

В классе опять стало тихо, но тишина была другая: нервно-творческая и какая-то легкая… Начали проясняться, стали видны лица детей. Хорошо на душе у Капитолины …

- А вспомните, ребята, что рассказывал Лука про человека одного в остроге, который повесился. У него что отобрали?

На лицах у кого – непритворная мука вспоминания, у многих сожаление («не могу базар поддержать»). Но вот осветилась, защелкала пальцами Степанида:

- У него это, ну, как сказать, ну страна святая, он ее искал все…

- Верно-верно, ну и что?

- А, я помню, - поддержал разговор Гарик Прогулян, - он верил, что есть земля праведная, а пришел там один дятел ученый и сказал, что это выдумка, короче, нет на карте этой земли. Ну, а тот бедолага и крякнул с горя…

По классу прокатился смешок, но учительница быстро подкорректировала тональность беседы:

- А почему убил себя этот человек? Может, он глупый был? А как вы думаете, есть она где-нибудь, праведная земля?.. Пусть небольшая совсем?

Потянул руку Алеша Полонский (странно, но не в чести была эта красивая фамилия в классе – звали парня «Панталонским»):

- Думаю, что есть.

- И как же там живут?

- Ну, не врут, не воруют…

- А где оно, это место, находится?

- Не знаю, может, где-нибудь в деревне, на хуторе каком-нибудь.

- Именно в деревне? А в городе не бывает такой земли?

- В деревне легче, - загудел Антон Забиякин, - там все друг-друга знают, можно без вранья устроится. А в городе чужих много – прокатят…

- А что, разве верить, делать добро можно только тому, кого знаешь?

- Конечно, а как еще. И вообще, нет ее нигде этой праведной земли, только в душе у человека она может быть. - Умел Антон при случае козырнуть нравственно-ориентированной лексикой. - Только там и больше нигде.

Запотягивались, заулыбались – давай, Тоха, глуши…Но нет, не уйти на мелководье, не пустит Капитолина…

- Ладно, оставим этот вопрос – есть ли праведная земля, сложный он. А вот скажите, хотели бы вы, чтобы была на свете, ну хоть где-нибудь, эта праведная земля? Кто хотел бы, поднимите руки!

Опять в живой тишине класс, и тянутся руки: одна, другая, третья, десятая…

- Нужна, очень нужна всем нам такая земля – плохо без нее, ребята! Нельзя без нее жить. А здесь, на нашей неправедной земле, что же человек думает о себе, о своем предназначении?.. Открывайте тетради, рано закрыли, рано… Давайте определим философско-жизненное кредо главных героев драмы. Начнем с Бубнова, записываем его высказывания: «Снаружи, как себя ни раскрашивай, все сотрется!», «Был честнОй да позапрошлой весной», «Все на земле лишние», «На что совесть – я не богат», «Вали правду, как она есть!», «Шум смерти не помеха». И какой же это взгляд на человека, на его жизнь? – Заметив, что с оценочными определениями у ребят туговато, Капитолина стала давать «наводящие ответы»: - Правильный, неправильный, хороший, плохой, оптимистичный, пессимистичный, какой? Нравится или не нравится вам такая позиция?

- Ну, нормально, а что? - Саша Пропоенко включился. - Мужик все по делу говорит.

- Только ведет себя как-то нагло, - подала голос Юля Тенина, - а говорит правильно.

- Вам, наверное, особенно о правде понравилось, - улыбнулась учительница. - Верно?

«А что, разве нет?», «Лучше горькая, да правда», «Что есть, то и надо говорить…» - загомонил класс.

- На первый взгляд, вроде бы все верно. Но вот проблема: является ли правдой то, что мы правдой считаем? А насчет того, что нужна открытость: грубая, площадная – неважно, главное, чтобы откровенно, правдиво… Я вам сейчас процитирую слова Достоевского из «Униженных и оскорбленных», как раз к нашей теме. Только не надо мне сразу на них отвечать пытаться, просто подумайте над ними. «Если бы каждый откровенно наружу свою дрянь выставил – мир бы задохнулся…» Стоит поразмышлять над этой фразой, право, стоит… Легко горькое на людей сваливать. Нет, ты попробуй это черное высветлить, прежде чем отдавать…

- Сладкая ложь лучше горькой правды, - тонко улыбнулся Гарик, - так?

- Нет, не так. Послушайте еще одну историю про правду и неправду. Есть у Виктора Гюго роман «Отверженные». Одна из героинь, дожив до 60 лет, ни разу не соврала, ни разу! Да, романтизм, да сказка, может быть, неважно. Так вот, живет эта праведница в ореоле своей чистоты, ухаживает за больными в сиротском доме, и вдруг однажды в приют забежал окровавленный человек, за которым гналась полиция, и со слезами, непритворными, тяжелыми и кровавыми слезами, попросил женщину его спрятать. Она отвела его в потайную комнату. Только вышла в гостиную – заходят полицейские и спрашивают – не забегал сюда такой-то человек, он опасный преступник. Вот вам загадка, дети, решайте: как поступить этой женщине? Остаться верной своим принципам и выдать несчастного полиции? Или пожалеть попросившего о милости и - соврать, солгать, сказать неправду, пустив 60 лет подвига насмарку? Она не выдала этого человека (его звали Жаном Вальжаном), но не солгала, нет. Да, ребята, много парадоксально-непонятного в нашей жизни – путаная она, наша жизнь… Один мудрый человек, анализируя этот эпизод из «Отверженных», сказал, что праведница как раз солгала бы, если бы сказала «правду». У нее был выбор: пожалеть свою непорочность или пожалеть человека – она подчинилась движению любви и сострадания в своем сердце, а значит, сказала и сделала правду.

Не первый раз рассказывала эту историю Капитолина Карловна. Цитировала Гюго она и в гуманитарных, и в других «умных» классах. Но никто, нигде, никогда до этого не задумывался так нешуточно, в такой грозной тишине, как замолчали эти «отпетые двоечники». «Господи, какие же у них лица хорошие сейчас», - подумала Капитолина…

- Как, вы сказали, этого писателя зовут? Го-Го…

- Гюго, Виктор Гюго. Написал, кстати, «Собор Парижской Богоматери» - «Нотрдам де Пари», по которому сейчас модный мюзикл поставили. Но лучше прочитать оригинальную версию истории Эсмеральды и Квазимодо.

«Капитолина Карловна, а разве можно без вранья в этой жизни прожить?», «А вы настоящих праведников встречали?», «А эта, честная, она знала, что Жан Вальжан хороший?»

Выбравшись из хаотичной многоголосицы, на удивление легко и продуктивно разобрали образ Костылева. Дети думали, говорили, толково говорили, интересно.

Откуда это возникло все? Капитолина бросила взгляд на томик Горького: читаная-перечитанная пьеса опять становилась почти незнакомой, непонятной, исполненной тайн и загадок.

- Ладно, ребята, записывайте задание. Как мы с вами разобрали Бубнова и Костылева, так же запротоколируйте Луку и Сатина, пожалуйста…

До звонка еще было минуты полторы-две, урок продолжался, оценки выставлялись, но литература уже закончилась… Менялись лица, слова, жесты. Не любила Капитолина этот момент в своей профессии: тяжело давался ей переход из мира глубоких мыслей и чувств к некрасиво взъерошенной повседневности. Вот и перемена. Уже почти (но еще не совсем все-таки) чужие, готовые по-волчьи жить и выть уходили из кабинета ребята:

- Панталонский, давай в столовую, похаваем.

- Да пошел ты, чмо.

- Ты кого чмом назвал, сосун, я тебя урою сейчас!

- Катька, сигареты купила?

- Дай жвачку.

- Ты чё, больная?

- Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха…

- До свиданья, Капитолина Карловна! До свиданья, Капитолина Карловна! Капитолина Карловна, мы вернемся…

В опустевший класс заглянула Алена Спиридоновна:

- Ушли? И слава Богу. Капочка, тебе замену на шестой урок поставили, – и умчалась бороздить школьные коридоры громогласным непотопляемым катерком.

Капитолина довольно спокойно приняла информацию к сведению - еще не выплыла на поверхность из глубины урока.

Одни говорят, думала она, что неталантливых учеников нет, что глупых, плохих детей тоже нет. «Болото, сборище дебилов и хамов», - в сердцах бросают другие. Можно соглашаться и не соглашаться, можно спорить, весьма аргументированно подтверждать или опровергать одну из точек зрения, искать золотую середину и компромиссы. Но лишь немногие опыты (и один из них – учительский) дают возможность по-настоящему почувствовать почти недосягаемую (а потому страшноватую) нравственную правду первого высказывания и грозную реалистичную близость второго. И получить право выбора – какою из этих фраз определить свой путь. Жесткая, а может и жестокая особенность этого выбора заключается в том, что его нельзя «сделать», а можно только делать: каждый день, каждый час…

- Можно? - Дверь в класс распахнулась, в проеме нарисовалась целая гроздь пищащих, толкающихся, сверкающих глазами пятиклашек.

Капитолина встряхнулась: от перемены осталось минут семь, надо зайти в учительскую, немного отдышаться.

Бойся Кассандры

Смена началась как обычно – сели перекурить.

Трое проходчиков, Сеня Клетин, Миша Лопатин и Коля Забутовкин сидели на толстой деревянной шпале и «перетирали» в разговоре существеннейшие грани бытия: водку и баб.

Речь держал Колян, проныристый лысоватый мужичонка с подвижным и несколько блудоватым лицом.

- Вот в Прибалтике с этим делом нормалек: спокойно у кабака бабежку можно снять – все умеет, все, что хочешь, сделает и как надо.

- Там культура, бабы натасканные, чуткие, не то, что наши, – вступил в беседу Миша, которого сейчас тянуло к философским обобщениям. Он совсем недавно вышел из тяжкого запоя и держался со скорбным достоинством. Раскрыв рот и выпучив глаза, Лопатин широко раздвинул свои мосластые ноги в резиновых сапогах, изображая нечуткую, неумелую нашу женщину. – Разляжется как бревно…

- Ну вот, я и говорю, дружок в Риге отдыхал, рассказывал, ну все сделает, ну все! И тачку снимет, на хату к себе отвезет – все дела. Правда, нужно в кабак ее сводить, то да се – триста рублей положи. Зато удовольствие получишь.

- За три рубля интереснее. - Сеня с чувством потянулся и поднялся. Породистый, со шкиперской бородкой, молодцеватый и уверенный в себе, он как-то странно сочетался с неаристократической обстановкой. - Пузырь взял и порядок. А нашу, если расшевелить, еще и не то покажет. Ладно, работать пора.

Сеню уважали не только в бригаде, но и на участке. Чувствовалось в нем присутствие той силы, которой люди подчиняются; и неслучайно, что именно он, несмотря на относительную молодость, был главным в этом проходческом звене.

Мужики поднялись. Они были недалеко от ствола, вертикального восьмисотметрового вертикального коридора, по которому опускали в шахту и поднимали из нее людей, железо, камни и прочий инвентарь. До забоя было метров двести. Держа на плечах, кто бурильный 37-килограмовый молоток, кто связку металлических стержней, называемых бурами, проходчики вдоль неровно проложенной узкоколейки потопали к месту работы.

- Люблю в ночь выходить: начальства нет, никто не зудит над душой, благодать! – Николай поудобнее расположил на плече тяжелый молоток, свободной рукой поправил смотровой фонарик на каске и обратился к Клетину, - цикланем, бугор?

- Посмотрим. Цикл – это тебе не на бабу слазить.

- Там тоже работать надо… Как отбойный молоток, а, Мишаня?..

Михаил, серьезно размышлявший в этот момент о том, как же бросить пить, буркнул что-то невразумительное.

Проходчики подошли к забою.

- Ну что, бурить будем, люблю с бурежки начинать, - звеньевой деловито осмотрел место работы,- Коля, готовь молотки, я пока вагоны подальше отгоню.

Через несколько минут страшный шум трех бурильных молотков выдавил из забоя не только слова, но и мысли. Отбурив за час с небольшим необходимое количество узких и длинных отверстий под взрывчатку, шахтеры дождались взрывника, который заложил в сделанные углубления скальный аммонит и приготовил все к взрыву.

- Можно палить, уматывайте, - Сергей Тихонович Смертин, кряжистый взрывник, привычно закинул на плечо моток тонкой шнуровки и, осторожно держа в руках пусковую машинку, пошел к стволу.

- Двинули, мужики, сегодня пораньше тормознемся, - звеньевой поднял валявшийся между рельсами металлический хомут и положил около боковой стойки, - супруга сегодня колбаску в отделе снабжения раздобыла…

- Под колбасочку да остограмиться бы сейчас, а, Мишаня?!

- Не напоминай, только-только отходить начал.

- Ничего, за пару смен все шлаки с потом выйдут, - Сеня неторопливо вышагивал по шпалам. – А едой спасаться хорошо. Аппетит вздернешь, организм к жизни потянется.

Придя к стволу, ребята сели, достали свертки с едой – тормозки - и приступили к шахтерской трапезе. Ели быстро и красиво, изредка перебрасывались соленым анекдокцем….

Вдали послышался, даже скорее, почувствовался глухой удар.

- Отпалил дядя, - Сеня ладно потянулся и поднялся, - ну что, покурим и вперед?

- Да пошли потихоньку, - Лопатин аккуратно прибрал «поляну», - пока дойдем, выветрит все.

Путь к забою - узкая каменистая полоска между рельсами и боковой стеной длинного, скупо освещенного фонарями шахтного горизонта. Сыроватый полумрак, пронизанный вентиляционными воздушными потоками, мягко окутывал арочное пространство промышленной «подземки». Два боковых ряда металлических трехметровых стоек, соединенных полукруглыми стальными «верхняками», словно пропускали идущих сквозь строй, свой странный, таинственно поскрипывающий строй. Между рамами и над верхними полукружьями были втиснуты твердые металлические сетки, из-за которых недобро и слепо смотрели тесно прижатые друг к другу камни самой различной конфигурации. Этой каменистой крошкой, искромсанной взрывчаткой и «отбойниками», была обозначена граница между фабричным железом, врытым в почву, стянутым между собой твердыми болтами, и принудительно раздвинутыми неспокойными громадами земли.

- Моя как волчица: зверем смотрит уже три дня, - Забутовкин радостно осклабился, - не любит, когда я бухаю. Тебя, говорит, убьет сегодня в твоей шахте, чувствую.

Прозвучавший смех, молчаливо не принятый двумя сотоварищами Николая, каркающей горстью сыпанул по рельсам, стенам и исчез наверху, будто его проглотили…

Проходчики вошли в чадящий остатками аммиачных паров сумрак забоя.

-Приехали… – Клетин весь поежился, тревожно собираясь: случилось то, чего всегда тайно опасаются и что ненавидят в шахте. Вместо находящегося в полуметре над последним верхняком уютного каменного потолка зиял вывал - уходящая ввысь, метра на четыре, пустота, в глубине которой жирно мерцала в темноте многотонная масса породы, вполне готовая обрушиться вниз в любой момент.

- Хорошо, отбурить успели, одним геморроем меньше, - Михаил медитативно созерцал широко раздвинутую пасть забоя, - отгребем, посмотрим.

Подогнав по рельсам погрузочную машину с острым тяжелым ковшом, рабочие вагон за вагоном загрузили и отправили к стволу груду разбитого взрывом породного щебня.

- Все, можно рамы ставить, - Михаил наклонился и поднял кайло, - что там эта стерва, дышит?..

- Капает помаленьку, - Колян опасливо глянул в сторону вывала, быстрей бы дальше пройти, не люблю эту мутоту.

- Кто ее любит…- Звеньевой с лопатой встал под нависшую грозную неизвестность и начал рыть углубление под боковую стойку.

За несколько часов было почти выстроено продолжение той своеобразной клетки, внутри которой отбывают свой рабочий срок шахтеры. Нужно было еще убрать нелепо торчащую каменную загогулину, которая мешала ровно выставить одну из боковых рам, и заложить специальными бревнами - та еще работенка! - проем в несколько метров между потолком каркаса и гладко стесанной поверхностью вывала, висевшего переспелым плодом.

- Сейчас я эту пердюшку уберу, - Николай взял отбойный молоток, - не поддается, тварь: ни кайлом, ни лопатой не возьмешь…

- Не надо бы отбойником эту тревожить, - Сеня кивнул на уходящую вверх кровлю,- видишь, какие поросята висят.

- Да ладно, она сегодня добрая – не тронет, - Забутовкин фамильярно кивнул в сторону надзабойной сферы, взял наперевес, как автомат, отбойный молоток и пошел к забою, - кусок отколоть надо, сетку нормально не поставишь.

Через минуту забой наполнился грохотом и пылью. Муравьиная фигурка проходчика деятельно копошилась за крайней рамой у боковой стены, аккуратно и методично срубая каменный выступ. И тут с предательской, расторможенной высоты посыпались безжалостно-твердые куски породы.

- Коля! - истошным фальцетом отсигналил Михаил, словно заклиная падающий ужас…

Все происходило очень быстро. Среди полутонных капель страшного каменного дождя метался Колян, вытанцовывая шахтерский танец жизни под немую мелодию смерти. Прижавшись к стене, он через мгновение, будто выброшенный какой-то неведомой силой, выпрыгнул из жуткого, убивающего пространства и оказался метрах в пяти от забоя…

- Твою маму… Хрен я сегодня больше работать буду. – Осунувшийся от пережитого страха Николай сидел на груде грязной породы и вытирал рукавом спецовки обильный пот со лба и шеи.

- Ничего не ломанул? – тепло спросил Сеня.

- Нормально, локоть только содрал. Вся жизнь перед глазами пронеслась…

- Плюется, тварь, - Михаил завороженно смотрел на груду тяжелых камней, - попадет, обделаться не успеешь.

- Да, тут вафельником не щелкай… Вон, Варташана Саню на «Молодежке» завалило, только сапоги торчали. Спасатели откапывали, башку за три метра нашли, - Сеня достал сигареты, - ладно, покурим.

Мужики сидели и курили. Они были глубоко под землей небольшого городка в казахской степи, советские проходчики, уже почти отработавшие обычную и не самую тяжелую смену в 198… году. Нужно было передохнуть, чтобы через несколько минут опять впрячься в каторжную шахтерскую лямку и дальше прокладывать «горизонт», место, в котором будут потом добывать хромовую руду.

- Ладно, давай откидаем подарочек, время есть, - Коля привстал, освобождая зацепившийся за кусок арматуры край штанины, - вагоны надо подогнать. Ну, Людка… Домой приду, фуфель начищу, чтоб не каркала, коза драная!

КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ…

Братцы, помилосердствуйте…(Л.Н.Толстой «После бала»)

Времена не выбирают… Не выбирали и мы свою такую непростую и противоречивую эпоху, в которой привычным и чуть ли не нормальным стало обилие нищих и попрошаек. Редкий из нас не встречает их каждый день на улице, в общественном транспорте, у магазина и храма – везде… И ежедневно приходится решать проблему: давать или не давать, а если давать, то сколько?

Останови на улице прохожего, спроси, как он относится к милостыне, и будет высказано свое личное мнение: одно, другое, третье, десятое… Но при всем разнообразии точек зрения, положительное и отрицательное отношение к предмету нашего разговора обычно выражено таким образом: дающие - жалеют, не дающие - желают быть справедливыми и принципиальными: надо работать, а не шляться; это профессиональные попрошайки, которые живут получше нас; сам виноват - не надо было пить и т.д.

Интересно то, что людям гораздо легче ответить на вопрос – почему они не дают подаяние, нежели наоборот. Трудно объяснить то, что заставляет тебя откликнуться на просьбу обратившегося к тебе за помощью. Подать милостыню означает, фактически, оказать милость, дать волю движению любви в своем сердце, выраженному в сострадании, жалости, желании помочь. И далеко не каждый из нас в состоянии подать милостыню, хотя кажется – чего проще!

Для того, чтобы что-то дать, – надо это иметь. Как бы ты ни хотел подарить один из Гавайских островов, ты не сможешь этого сделать, если острова у тебя нет. И если, имея в кармане несколько тысяч, ты проходишь мимо просящего рубль, значит ты не способен на дар. Деньги есть, но для того, чтобы подать милостыню, нужно быть милосердным. Настоящая милостыня – это проявление любви к ближнему. И когда нас просят «подать», стоим мы не столько перед дилеммой «дать – не дать», сколько перед дилеммой «пожалеть – не пожалеть». Посочувствовать нас просят – можем ли мы это сделать? Поделиться душевным теплом умоляют – есть ли оно у нас?

Увы, как часто нищие (настоящие или ряженые – неважно) открывают нам глаза на нашу нравственную нищету. Не от того ли так часто раздражаемся?.. А стряхнуть эту проблему, как муху надоедливую, с листа нашей жизни не можем! Вопрос-то нешуточный, из разряда тех, от решения которых зависит жизнь как отдельного человека, так и человечества в целом, и все мы, в той или иной мере, втянуты в орбиту этого вопроса. Кто из нас, оказавшись у роковой черты, не искал вместе с героями «Капитанской дочки А.С.Пушкина «милости, а не правосудия»?

Сирые и убогие, униженные и оскорбленные – они явно играют какую-то важную роль в нашей сложной, запутанной, противоречивой, во многом искаженной жизни. И не случайно, наверное, так много их в нашей великой русской литературе и много мучительных и глубоких размышлений о милостыне. Откроем «Стихотворения в прозе» И.С.Тургенева и найдем миниатюру «Нищий»:

« Я проходил по улице… меня остановил нищий, дряхлый старик.

Воспаленные, слезливые глаза, посинелые губы, шершавые лохмотья, нечистые раны…О, как безобразно обглодала бедность это несчастное существо!

Он протягивал мне красную, опухшую, грязную руку…Он стонал, он мычал о помощи.

Я стал шарить у себя во всех карманах…Ни кошелька, ни часов, ни даже платка…Я ничего не взял с собою.

А нищий ждал…и протянутая его рука слабо колыхалась и вздрагивала.

Потерянный, смущенный, я крепко пожал эту грязную, трепетную руку… «Не взыщи, брат; нет у меня ничего, брат».

Нищий уставил на меня свои воспаленные глаза; его синие губы усмехнулись – и он в свою очередь стиснул мои похолодевшие пальцы.

- Что же, брат, - прошамкал он, - и на том спасибо. Это тоже подаяние, брат.

Я понял, что и я получил подаяние от моего брата».

Глубокая и вместе с тем простая, ясная притча открывает духовный смысл милостыни: главным оказывается не то, что и сколько дается, а с какими чувствами, с каким настроем это делается. «Благотвори с радушием», - учат древние, и нет ничего проще и вместе с тем труднее этого.

Радость человеку – благотворительность его. (Притчи Соломона)

Да, великое дело - подать нищему, при этом не унизив его, а согрев своей добротой. Бескорыстный дар – благо для неимущего, но и к дающему он возвращается богатой и обильной наградой.

Вспомним Петрушу Гринева, который пожалел замерзшего бродягу и отдал ему свой заячий тулупчик. Бескорыстие и доброта были вознаграждены сторицей: сильные мира сего пощадили Петрушу, соединили с любимой девушкой и сохранили ему жизнь и свободу.

Далеко не ангел Николай Ростов из «Войны и мира», но не жадный он, умеет отдать, подарить, сострадать… И состоялся этот человек как добрый, любящий муж и отец, как рачительный и преуспевающий хозяин, как достойный гражданин своей страны. И жил мирно, и был счастлив.

«Зеркала приставлены к поступкам – к тебе вернется то, что совершил», - поется в песне из популярного фильма. Главное значение милостыни в том, что гораздо больше пользы от нее получает тот, кто ее дает и дает с чистым сердцем. В скольких сказках, легендах, сказаниях видим мы, как положительный герой награждается великими благами, но прежде чем будет облагодетельствован судьбой, испытывается он на способность послужить другому и отдать что-то свое: деньги, силы, время. Окопать яблоньку, обмазать печь свежей известью, приготовить еду, спасти от беды – если выполнит испытуемый это хорошо и обязательно на совесть, получит волшебных помощников, которые сделают для него гораздо больше того, что сделал он.

Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок… Большинству людей в той или иной мере знаком этот радостный опыт, когда отдавая – приобретаешь, и многие, наверное, согласятся со словами прошедшими сквозь мглу тысячелетий: «праведник всякий день милует и взаймы дает, и потомство его в благословение будет», «раздели с голодным хлеб твой … тогда откроется, как заря, свет твой».

Слышали, читали, знаем… Но понимаем ли? Не становится меньше нищих на наших улицах, все больше нуждающихся в помощи. А ведь и Сорос к нам пожаловал с подарочными миллионами, и в спонсорах вроде недостатка нет, и благотворительных фондов предостаточно – в чем же дело? Удивительная это все-таки вещь - милостыня: малое делает великим, а многое обращает в ничто.

Не всякое даяние – благо…

Есть у Тургенева еще одно интересное стихотворение в прозе, которое называется «Два богача».

«Когда при мне превозносят богача Ротшильда, который из громадных своих доходов уделяет целые тысячи на воспитание детей, на лечение больных, на призрение старых – я хвалю и умиляюсь.

Но, и хваля и умиляясь, не могу я не вспомнить об одном убогом крестьянском семействе, принявшем сироту-племянницу в свой разоренный домишко.

- Возьмем мы Катьку,- говорила баба, - последние наши гроши на нее пойдут, - не на что будет соли добыть, похлебку посолить…

- А мы ее…и не соленую, - ответил мужик, ее муж.

Далеко Ротшильду до этого мужика!»

Незатейливая история, очень, однако, похожая на известную евангельскую притчу о вдове, которая пожертвовала на храм две лепты, и оказался ее дар значительнее обильных подаяний богатых людей, «ибо все те от избытка своего положили в дар Богу, а она от скудости своей положила все пропитание свое, какое имела».

Опять возвращаемся к тому, что не столь важна сумма подаяния. Можно ведь оказаться в большой обиде: подаешь много, а нет тебе в том никакой пользы, часто и вроде бы охотно открываешь свой кошелек просящим, а не чувствуешь радости… И не будет ее, если щедрость продиктована расчетом, желанием славы, иными меркантильными соображениями. Только бескорыстное участие одного человека в судьбе другого есть проявление истинного милосердия и любви. « Если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы», - предупреждает нас апостол Павел.

Вместо заключения. Мнения, сомнения…

Итак, настоящая милостыня – это дар, приносящий радость и пользу прежде всего дающему. Это свидетельство высоты души. Это, наконец, работа над собой, облагораживающая человека.

В словаре В. Даля милостивым назван добрый, сострадательный человек, а милосердие обозначено как сочувствие, любовь на деле, готовность делать добро всякому. Милостыня, как и любое делание добра, конечно, связана со многими искушениями. Не случайно ведь Ницше сказал однажды: «Этих нищих всех нужно уничтожить: злишься на себя и когда даешь им, и когда не даешь…» Что можно ответить? Да, раздражают нищие, но, может, и неплохо, что раздражают? Может, одно из предназначений у них такое? Мы злимся – значит, совесть наша жива и не позволяет (пусть даже в такой форме) нам спокойно наслаждаться жизнью, в которой совсем рядом с нами слишком много страдания. Откроем «Крыжовник» А.П.Чехова:

«…Как, в сущности, много довольных, счастливых людей! Какая это подавляющая сила! Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, темнота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье… Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; Из живущих в городе ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился. Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днем едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников; но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами. Все тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания… И такой порядок, очевидно, нужен, очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно. Это общий гипноз. Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда – болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других. Но человека с молоточком нет, счастливый живет себе, и мелкие житейские заботы волнуют его слегка, как ветер осину, - и все обстоит благополучно».

Благополучно, быть может, до поры до времени. От сумы не зарекайся, а от носящих суму не отрекайся – позволим себе слегка перефразировать народную мудрость. Трудно подчас решиться на милостыню, но так ли серьезны аргументы «против»? Может, сомнения и страхи, по большей части, пусты и надуманны? Вот, я ему подам, а он пропьет – зачем порокам потакать! Дашь ему свои кровные, а это и не нищий вовсе - почему я должен паразитов кормить?

Есть одна поучительная история. Жалко стало одному небедному человеку страдающего от холода бродягу и подарил он ему роскошный теплый плащ со своего плеча. Подарил – и, растроганный благодарностью нищего и своей добротой, отправился в свой дом с легким сердцем. И как же был расстроен и возмущен этот человек, когда на следующий день увидел свой плащ в лавке менялы, а облагодетельствованного нищего пьяным и все в тех же лохмотьях. Оскорбленный в своих лучших чувствах добрый горожанин в ту же ночь увидел сон: подошел к нему Господь, одетый в его плащ, и сказал: «Не переживай, Меня ты одел в свою одежду и порадовал, и не пропадет твой дар никогда…»

Стоит ли просчитывать, что будет с отданным? Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется... Пожалели кого-то, умножили тем самым энергию добра на земле – вот, что главное. А чтобы не терзать себя понапрасну, прислушаемся к совету апостола, данному жителям Коринфа около двух тысячелетий назад: «Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог».

Пожалуй, всем известна хрестоматийная история о том, как жизнь человека зависела от запятой во фразе «Казнить нельзя помиловать». Будем же помнить, что и над нашей судьбой дамокловым мечом висит эта фраза, а запятая в ней будет там, где поставим ее мы, встретив просящего нас о милости…

Недаром помнит вся Россия про день Бородина…

* * *

Хороший читатель – это перечитыватель.

В.В.Набоков

Разговор о востребованности русской классической литературы или, наоборот, о ее ненужности, несовременности настолько не нов, не оригинален, что, казалось бы, нет смысла его заводить. Однако именно сейчас, когда в очередной раз пытаются сбросить якобы безнадежно устаревшего Пушкина (а значит, классику) с корабля современности, возникает настойчивое ощущение, мысль: а так ли уж оригинальна наша современность? Не есть ли наш 21 век лишь молодой норовистый ослик, навьюченный древними как мир проблемами. Мы, урбочеловеки 21 века, пытаемся решать эти проблемы, не задумываясь, что многое, очень многое уже глубоко осмыслено, понято и истолковано Пушкиным и Гоголем, Достоевским и Тютчевым, Толстым и Чеховым, Буниным и Булгаковым.

Одна из отличительных черт нашего времени – его многовопросность. Причем, вопросы множатся, а решения не находятся. Может, это происходит потому, что нам элементарно некогда эти вопросы осмыслить. Нет времени – больно торопливо живем. А ведь понять вопрос – половина правильного ответа. Так может, есть смысл обратиться к нашей великой литературе и внимательно прочитать и перечитать хотя бы ее отдельные страницы, перечитать, отбросив иллюзию нашего всезнайства и понимания классики. И тогда, возможно, нам станет более понятным «век нынешний и век минувший».

* * *

Крепит отечества любовь

Сынов российских дух и руку.

М.В.Ломоносов

Если попытаться распределить хотя бы десяток наиболее известных и востребованных понятий по их полемичности и неоднозначности, ускользаемости от четкого, приемлемого для всех определения, то, вполне возможно, одним из наиболее высоких будет рейтинг у такого понятия, как патриотизм.

Что такое «патриотизм»? Кто есть истинный патриот, а кто не патриот вовсе? Патриотизм – это вообще что: проблема, идея, форма существования или же это просто фикция, мираж, обман, словесный хлам? Когда начинают обсуждаться эти и подобные вопросы, вспыхивают нешуточные, прямо-таки африканские страсти, теряют голову многоопытнейшие журналисты и аналитики - люди, порой промороженные до самой сердцевины циничным холодом своей профессии, умеющие спокойно и хладнокровно разложить на составляющие элементы, обесценить и абсурдизировать очень многое в нашей жизни.

Почему же так ревниво-горячо относятся к патриотизму как те, кто превозносит его как высшую добродетель, так и те, кто шельмует это понятие, смешивая его, и часто намеренно, с проявлениями фашизма и шовинизма?

Есть в повести Н.В.Гоголя «Тарас Бульба» слова, которые можно использовать в качестве ответа на многие современные вопросы. Главный герой, горько сетуя на оскудение патриотических чувств среди соотечественников, для которых «милость чужого короля дороже всякого братства», отмечает, что даже «у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело».

Любовь к Родине, преданность своему Отечеству, осознание себя частью великого народа может воскресить, восстановить разрушенную грехом душу как отдельного человека, так и целой нации. Сколько раз уже оказывалась Россия в темном измерении Смуты, из которой, казалось, не было выхода. Но просыпалось в людях чувство боли за унижение и поругание своей страны, осознание своей личной ответственности за творящееся в стране зло - и приходило избавление: на Куликово и под Бородином, на Чудском озере и в Сталинграде… Огромная, нешуточная значимость патриотизма («Недаром помнит вся Россия про день Бородина!») в том, что он есть жизнь, победа над смертью, залог процветания государства, и это очень хорошо понимают как истинные друзья государства, так и истинные его недруги…

* * *

Чтоб в достойных людях не было недостатку, прилагается ныне

особливое старание о воспитании…

Оно и должно быть залогом благосостояния государства.

Д.И.Фонвизин

Вчитываясь, всматриваясь в светлые человеческие образы, подаренные нам русской литературой, видишь, какую важную роль в становлении настоящего гражданина своей страны играет нравственно-крепкая, опрятная, здоровая семья, построенная на чистых и честных отношениях, одухотворенная любовью.

«Служи верно, кому присягнешь… береги честь смолоду», - такой наказ получает известный персонаж повести «Капитанская дочка» юный Петруша Гринев от своего отца, отправляясь из родительского дома во взрослую жизнь. Из того дома, в котором «ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали», где «дворянину изменить своей присяге – стыд и срам всему роду!», где даже слуга – родной человек, который не за страх, а за совесть служит своим господам. И именно в этой семье было заложено такое видение мира, отношение к жизни и приобретена та сила души, позволившая Петру Гриневу в трудную минуту сказать грозному и страшному бунтовщику Пугачеву: « Я присягал государыне императрице: тебе служить не могу».

В романе М.А. Булгакова «Белая гвардия», этом классическом учебнике чести, душевного достоинства, верности и веры, уют и тепло домашнего очага, незыблемость семейных традиций поставлены во главу угла и объявлены одними из высших человеческих ценностей. «Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвертого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, теплыми огнями зажигались в гостиной зеленые еловые ветви». В доме с «замечательными кремовыми шторами на всех окнах…где уютно все так, несмотря на ужасное время», оживает душой любой человек: будь то растерянный Лариосик, потрясенный изменой штабных поручик Мышлаевский или насмерть перепуганный инженер Лисович.

Не золото, не валютные счета, а « изразец и мебель старого красного бархата…потертые ковры…бронзовую лампу, шкапы с книгами, портреты, портьеры, - это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, молвила: «Дружно живите».

«Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте – пусть воет вьюга…» - в этом заклинании Булгакова ко всем нам неразрывно соединены родной дом и Родина. И как же близка по духу «Белая гвардия» «Капитанской дочке», повести, в которой жена коменданта Белогорской крепости Василиса Егоровна «на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостью так точно, как и своим домком». Семья и Отечество едины, и о красоте, гармонии этой цельности свидетельствует классика. Старик Болконский из «Войны и мира», провожая сына на войну, произносит: «Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет… а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет стыдно!», а Тарас Бульба, сделавший все возможное и невозможное, чтобы спасти сына Остапа от смерти, вызволить его из плена, присутствуя на казни и видя патриотизм и мужество своего первенца, «стоял в толпе, потупив голову и в то же время гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: «Добре, сынку, добре!»

Как же все-таки жизненно необходима государству надежная и прочная семья, которая дает человеку возможность с ранних лет воспитать в себе способность к подвигу, духовную личность, которая «не ищет своего» в этом, становящемся все более и более меркантильном мире. Именно в родном доме в душе Николки Турбина взросло убеждение, что «честного слова не должен нарушать ни один человек, потому что нельзя будет жить на свете». Зная разумный и опрятный уклад жизни в доме Болконских, принципиальность старого князя, глубокую религиозность, душевную красоту княжны Марьи, понимаешь, откуда в Андрее Болконском есть сила противостоять низменности и пошлости антипатриотичных обстоятельств и способность сказать потешающемуся над поражением союзников-австрийцев Жеркову: «Если вы, милостивый государь, хотите быть шутом, то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя». А над словами, с которыми затем князь Андрей обращается к Несвицкому, искренне не понимаюшему его гнева над «невинной шуткой», совсем не лишне серьезно задуматься многим представителям нашей прессы, с глумливой издевкой рассуждающих о провалах государственной политики на Кавказе или об очередном унижении сербов в бывшей Югославии: «Да ты пойми, что мы – или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Сорок тысяч человек погибло, и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам».

* * *

Блажен народ, который полн

Благочестивой веры к Богу,

Хранит царев всегда закон,

Чтит нравы, добродетель строгу.

Г.Р.Державин

В повести «Капитанская дочка» очень значим эпизод, связанный с заключением Петра Гринева под стражу. Вспомним, что Гринев не был изменником Родины, наоборот, служил ей верой и правдой, и вот такая несправедливость! Кажется, есть повод для разочарования и сомнения в целесообразности честной и беспорочной службы, которая приносит столь незавидные дивиденды. Но Петр Андреевич ведет себя иначе: «Однако ж я не терял ни бодрости, ни надежды. Я прибегнул к утешению всех скорбящих и, впервые вкусив сладость молитвы, излиянной из чистого, но растерзанного сердца, спокойно заснул, не заботясь о том, что со мною будет». А было много всего: убийственно-расчетливая клевета и следственная путаница, невозможность, увы, полного согласия юридического закона и закона совести, угроза быть тяжко и внешне справедливо наказанным до конца жизни. Но в итоге Гринев был освобожден, восстановлен в дворянских правах, и «потомство его благоденствовало».

Благополучный исход пушкинского повествования можно, конечно, назвать неправдоподобным, но реалистичность, простота и ясность повести свидетельствуют, скорее, не о сказочности, а о притчевости этого произведения. Государственная служба – не легкая прогулка, а тяжелый, связанный со многими искушениями труд, честно выполнять который без Бога крайне сложно.

Не берусь утверждать, что истинные патриоты обретаются только в церковной или воцерковленной среде и что по-настоящему служат своей стране только верующие люди. Но все же с верой, с Богом сподручнее, надежнее, действеннее, удачнее и перспективнее служба своей отчизне, и об этом свидетельствуют великие произведения русских писателей.

«Иди с Богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести», так благословляет Кутузов Андрея Болконского на служение Отечеству, зная по личному опыту, что без Бога пройти этот связанный со столькими искушениями путь практически невозможно. Остап Бульба перед тем, как исполнить свой последний тяжкий долг перед Родиной – принять за нее мученическую кончину, просит: «Дай же, Боже, чтобы все, какие тут ни стоят еретики, не услышали, нечестивые, как мучится христианин! чтобы ни один из нас не промолвил ни одного слова!» Знаменитый лесковский Левша, чтобы не подвести государя, не ударить лицом в грязь перед англичанами, перед тем как приступить к знаменитой реконструкции иноземной игрушки, читает акафист святителю Николаю. А как не вспомнить знаменитую тютчевскую формулу слитости патриотизма и веры:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать -

В Россию можно только верить.

И так же четко просматривается в произведениях русских классиков другое единство, отрицательное: неверие или измена вере, которым часто сопутствует предательство своей страны. Отрекается от православия и переходит на сторону поляков младший сын Тараса Бульбы Андрий. Швабрин, который «в Бога не верует», изменяет присяге и переходит на сторону Пугачева. Шаток именно в принципах красноармеец Рыбак, персонаж повести В. Быкова «Сотников», переметнувшийся к немцам и принявший деятельное участие в казни своих соотечественников, среди которых был его товарищ и соратник по партизанскому отряду Сотников.

Многое, очень многое можно понять, читая и перечитывая русскую классическую литературу. Например, то, почему так ожесточенно сопротивляются введению в школьную программу предмета «Основы православной культуры». Конечно, много пока в этом вопросе элементарной неразберихи, непонимания, суеты и перегибов, но осмысленно-ожесточенная борьба против этого предмета ведется силами, вряд ли заинтересованными в процветании нашей страны. И как тут не вспомнить слова одного из ярых ненавистников российского государства Збигнева Бзежинского, сказанные им в середине 90-х годов прошлого века после развала Советского Союза: «Россия как государство уничтожена, теперь на очереди русская православная церковь». Что ж, у каждого из нас есть право выбора – кому верить: врагам России или своим великим соотечественникам, среди которых немало писателей. Верить тем печатным изданиям и телевизионным передачам, в которых Россия и русский народ поливаются грязью, или прислушаться к тем, кто размышляет о судьбе и пути своей страны в контексте ее веры, православной веры и великой культуры, в которой значительную роль играет литература.

* * *

Нет, я не льстец, когда царю

Хвалу свободную слагаю…

А.С.Пушкин

«Неча на зеркало пенять, коли рожа крива», - таким эпиграфом предваряется знаменитая комедия Н.В.Гоголя «Ревизор». Настоящее, великое искусство действительно сродни некоему волшебному зеркалу, показывающему явления и предметы в истинном их виде, без грима социальной, исторической, политической или еще какой-нибудь конъюнктуры. И наряду с истинным патриотизмом Пушкин, Толстой, Достоевский и другие великие писатели показали патриотизм ложный, показной, фальшивый, прекрасно понимая опасность людей, надевающих маску патриота. Русская литература четко обозначила наиболее распространенные типажи носителей этого вида зла с характерным набором нравственно-психологических черт, которые легко узнаваемы в любое (следовательно, и в наше) время.

В романе «Война и мир», в главе, посвященной знаменитому совету в Филях, на котором решалась участь российской столицы, «Бенигсен, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России, или защищать ее?»

В этом эпизоде Л.Толстым показано, что фальшивый патриотизм – вещь прикладная, взятая напрокат для достижения каких-либо лично-корыстных целей. Отсюда излишняя пафосность, экзальтация, эпатаж чувств и поз – обязательно нужно быть увиденным, услышанным: ведь от этого зависит исполнение личного желания. Интересно, что при всем внешнем разнообразии ситуаций, практически не меняются форма, цвет и вид патриотической ширмочки, которой прикрыт шкурный интерес.

«Борис Друбецкой, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:

- Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!

Борис сказал это Пьеру для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова…»

Нет, не случайно, доктор Живаго из одноименного романа Б.Пастернака, взрослея и мудрея, заметил, что ему все больше становились «близки люди без фраз и пафоса».

Почему так невыносимо противны произносящие красивые патриотические речи Анна Шерер и князь Василий Курагин из «Войны и мира», Лужин из «Преступления и наказания», Чичиков из «Мертвых душ» и многие, многие другие литературные персонажи? То, что они говорят, не соответствует их делам – еще один опознавательный знак лжепатриотизма. Как все-таки идеально подходят снятые русской классикой мерки одежд лжи для многих современных политических деятелей, например, для депутатов или руководителей политических фракций, словесно распинающихся в любви к отечеству и голосующих исключительно за постановления и законы, губительные для страны.

Образы истинных патриотов, как-то: капитана Тушина («Война и мир») или Ивана Миронова («Капитанская дочка») – являют службу не словом, а делом. Причем, дело это чаще всего для карьеры, успеха, материального прибытка несподручное, да и для самой жизни, увы, опасное. По сути, патриотизм – это жертва или самопожертвование, а значит это явление духовного порядка. Один же из основополагающих принципов духовной жизни обозначен в Евангелии самим Господом: « Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за мною… и кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником». Указанная норма вполне соответствует патриотическому отношению к своему Отечеству. «Взрослый мужчина должен, стиснув зубы, разделять судьбу родного края», - размышляет главный герой романа «Доктор Живаго». Истинное выражение любви к своей стране - в крестовом сослужении ей, в разделении тягот и скорбей своей Родины.

Русская литература показала, насколько глубоко и прочно патриотичен русский народ в главном: в разделении крестной ноши государства. Наше время подтверждает и утверждает правоту классики. Сотни тысяч работников бюджетной сферы: учителя, врачи, военные и милиционеры, - получая нищенскую зарплату, остаются со своей страной, воспитывая ее детей, исцеляя ее физические и духовные немощи, защищая от темных сил внешнего зла и внутреннего беспредела. И ведь и про них, про этих русских тружеников 21 века, говорил Ф.Достоевский: «Я лишь за народ стою прежде всего, в его душу, в его великие силы, которых никто еще из нас не знает во всем объеме и величии их, - как в святыню верую».

Сейчас, во втором тысячелетии, бешеный ритм жизни отражают десятки кривых зеркал, телевизионных зеркал. «Времена» и «апокрифы», «окна» и всевозможные «гласы» и «ринги» - десятки передач, которые объединяет бесконечная трескучая полемика, еще больше запутывающая и без того путаное современное существование. И, наверное, давно бы уже мы безнадежно запутались в этой информационно-развлекательной паутине, не будь у нас книг, проверенных веком и не одним. И как же хорошо открыть, например, «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.Гоголя и прочесть по-настоящему просветляющие и много объясняющие строки: «Вы еще не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в ней ни делается, в вас все это производит черствую досаду и уныние… Если вы действительно полюбите Россию, у вас пропадет тогда сама собой та близорукая мысль, которая зародилась теперь у многих честных и даже весьма умных людей, будто в теперешнее время они уже ничего не могут сделать для России и будто они ей уже не нужны совсем… Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей, последнее место, какое ни отыщется в ней, возьмете, предпочитая одну крупицу деятельности всей вашей нынешней, бездейственной и праздной жизни. Нет, вы еще не любите России. А не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам».

ИНТЕРВЬЮ

С актрисой Ольгой Дроздовой

С советской чемпионкой мира в конькобежном спорте Марией Григорьевной Исаковой

С чемпионом мира по шахматам Анатолием Карповым

С диаконом Андреем Кураевым

С олимпийской чемпионкой по фигурному катанию Татьяной Навкой

С актером Александром Олешко

С художником Никасом Сафроновым

С певицей Викой Цыгановой

С создателями телепрограммы "Фазенда"

Интервью с художником Никасом Сафроновым

Интервью с советской чемпионкой мира в конькобежном спорте

Марией Григорьевной Исаковой (1918 - 2011)

ПЕРВАЯ СРЕДИ ПЕРВЫХ

Счастливый случай обычно приходит

переодетым - в одежде Тяжелой Работы;

поэтому большинство людей его не узнают.

Э.Ландерс

Старт судьбы

«Перед забегом слышу, как кто-то из московских говорит: «Мне бежать с вятской куклой!» В то время вятские кустари делали изумительные деревянные куклы, и поэтому, всех, кто был из Вятки, называли только так. Но было немного обидно и, не сказав ни слова, я решила бежать как можно лучше. Старт взяла удачно, больше половины прошла с лучшим временем – москвичка отстала. «Вот тебе и кукла», - мелькнуло в голове… А за 40 метров до финиша я упала: глупо, нелепо как-то вышло все! После падения, упустив из виду, что меня развернуло на 180 градусов, проворно вскочила на ноги и побежала…в обратную сторону!.. На трибунах шум, смех, кто-то крикнул:

- Вятская, куда бежишь?

Я действительно оказалась «вятской куклой!» Уткнувшись лицом в рукав свитера, я плакала. Да какое там плакала! Я рыдала, всхлипывая и причитая».

1936 год. Чемпионат СССР по конькобежному спорту. Плачущая восемнадцатилетняя девчонка, упавшая на своем первом всесоюзном первенстве в первый же день, на первой дистанции, - Мария Исакова. Та самая Исакова, легендарная наша конькобежка, завоевавшая 70 высших титулов. Трехкратная абсолютная чемпионка мира, 6-кратная абсолютная чемпионка СССР, 23-кратная чемпионка страны на отдельных дистанциях, 10-кратная рекордсменка мира, 22-кратная – СССР, 6-кратная обладательница приза им. С.М.Кирова. Но главное достижение этой удивительной спортсменки в том, что она - первая в истории советского спорта чемпионка мира. Первая в славной когорте ярких личностей, одаривших радостью, согревших силою своего таланта сотни миллионов людей.

« Постепенно я успокоилась, но и наполнилась решимостью как можно лучше выступить в остальных забегах. Неудача вызвала то чувство, которое справедливо называют спортивной злостью». Досадное, нелепое падение, но, может, как раз без него и не было бы будущих побед? Как разглядеть и понять ту таинственную связь событий, обстоятельств, делающую судьбу человека звездной? А ведь есть она, точка отсчета, старт пути, определяющего жизнь человека.

Может быть, для Исаковой все началось тогда, когда она, озорная, непоседливая девчонка, решительно испортила новые ботинки, просверлив дырки в каблуках, чтобы приладить коньки, которые выпросила на часок у подружки…

Как властно манил к себе сверкающий, чистый лед! Мечтала о «снегурках» тринадцатилетняя Маша, с завистью поглядывала на конькобежцев, имевших длинные и узкие «бегаши», но небогато, скромно жили люди в небольшом уральском городе, не имели возможности в доме Исаковых купить все, что хочется, когда захочется. И вырабатывала девочка чемпионский характер – училась смирению, терпению. Уже в отрочестве умела радоваться жизни и ценить ее дары, даже скромные и небольшие.

Первые собственные коньки – и есть ли на свете человек счастливее Маши?! Весили коньки больше четырех килограммов. Сделал их ее брат в кузнице из разогнутых рамок – лучин от лобзиков. Бегаши получились длинные и ужасно тяжелые. Вместо конькобежной обуви – бутсы брата с толстой подошвой, к которым и были прикручены солидными болтами лезвия коньков. «Я надела на ноги толстые меховые чулки-шубенки, сверху калоши, а потом уже влезла в огромные бутсы с коньками… Был канун 1934 года».

Через два года М. Исакова выйдет на лед московского стадиона «Динамо» как участница чемпионата СССР. Выйдет на настоящих беговых коньках, которые не сразу и не «на блюдечке» были даны ей судьбой. Но «все приходит вовремя для того, кто умеет ждать»…

«Какие чудесные коньки были теперь у меня на ногах! Маленькие, легкие, они словно сами несли меня по звенящей поверхности льда. Плавность скольжения, ощущение скорости, ветерок, играющий на щеках,- все это доставляло огромную радость. И сразу же зародилось во мне чувство спортивного азарта, стремление бежать быстрее других, всегда быть впереди».

Сердце верит в чудеса…

Как же все-таки много странного, загадочного в нашей жизни… Женщина, та, которой вроде судьбой уготовано быть слабой и покорной, на роду написано подчиняться и играть вторую роль, стала первой среди тех, особо отмеченных мужеством и силой, чей удел – сверхнапряженная борьба за победу, борьба на пределе и за пределом человеческих возможностей. Парадокс? Стечение обстоятельств? Таинственный знак? Вряд ли любой из названных вариантов подойдет в качестве единственно верного. Хотя обойтись без (пусть даже небольшого) обращения к сверхъестественному в разговоре о великом трудно, ведь способность сделать на земле что-то лучше, ярче многих и многих - это есть, прежде всего, дар свыше.

Чудеса, явные и скрытые, в жизни Марии Григорьевны, конечно, были. Совсем маленькой, гоняя голубей, сорвалась с крыши и упала с высоты двух этажей – обошлось: угодила девчушка в сугроб.

В 1936 году на первом для себя чемпионате СССР Исакова стала пятой. Ничего особенного, но стоит обратить внимание на то, что на этом чемпионате также пятым стал и наш легендарный конькобежец Яков Федорович Мельников, пятикратный чемпион СССР и дважды чемпион дореволюционной России. Для Мельникова это был последний чемпионат. Есть в этом совпадении некий знак: символическая передача чемпионского духа, духа победителя. Ведь знал же Мельников перед этим чемпионатом, что не выиграть ему у молодых, но принял участие – для чего? Не для того ли, чтобы оказалась причастной, соприкоснулась с великой личностью юная, безвестная девчонка, которой тоже уготовано было стать великой спортсменкой и тоже (вот оно таинство цифр и совпадений) пятикратной чемпионкой Союза.

А как не назвать волшебным то особое, можно сказать, благодатное состояние души, с которым выходила на свои многочисленные старты Мария Григорьевна. «Всякий раз, выходя на старт, я ощущала в себе какую-то особую взволнованную настороженность», - напишет позже Исакова в своей книге «Ледяные дорожки».

Счастье – это работа и дерзкие крылья взлета…

Великим часто завидуют, ведь успех, слава многим представляются основными критериями счастья. Но, к сожалению, не особо принято задумываться над тем, что чемпионство есть, прежде всего, путь - и длительный, и тяжелый.

Однажды Никиту Михалкова спросили: «Чего больше в вашей жизни, любви или войны?» «Работы», - ответил маститый режиссер. В коротком, возможно, не очень устроившем корреспондента ответе - формула великой судьбы великого человека. Как часто спешим мы завидовать славе, успеху, не задумываясь над тем, что пьедестал – лишь верхушка айсберга, находящегося в глубоких соленых водах слез, пота и крови.

М. Исакова – пятикратная абсолютная чемпионка СССР, но первое чемпионство было выиграно в 27 лет, после войны, когда пришлось пройти через очень серьезный труд, чтобы снова выйти на высокий уровень мастерства. Во время войны погиб муж и умерла маленькая дочка. Нет, не назовешь Исакову баловнем судьбы – из такого горя безмятежно счастливым выйти трудно.

А сколько пришлось ей потрудиться в грозные годы Великой Отечественной… «На мне огромные валенки, тулуп, спецовка. Я старший весовщик на комбинатовском холодильнике…с утра до вечера взвешиваю замороженные туши, колбасные изделия, консервы, жиры. Вся продукция для фронта, для победы». А еще работала во время войны Исакова депутатом городского совета, преподавала лечебную физкультуру в госпитале… Поди, попробуй – вернись после этого в большой спорт. « Простейшие элементы конькобежной техники приходилось повторять бесконечное количество раз, чтобы вернуть им прежнюю четкость. Как бы заново воспитывала я в себе резкость движений, чувство ритма, умение правильно расходовать силы…»

В 1943 году Исакова занимает седьмое место в первенстве СССР, в 1944 – второе и в 1945 становится абсолютной чемпионкой Союза. Вот такая удача – почувствуйте ее цену!..

Мария Григорьевна – трехкратная абсолютная чемпионка мира. Несомненно, можно это назвать огромным счастьем… Но первое чемпионство приходит к Исаковой в 30 лет, через боль поврежденного мениска. В первый день того памятного чемпионата мира 1947 года в Финляндии, разминаясь на безобразном льду, который заливали прямо из шланга, а подправляли водой из бочки, Исакова неудачно упала. « Разорванный лет десять назад хрящ сросся у меня не совсем удачно. Уже несколько раз мениск смещался, причиняя адскую боль. Такое смещение произошло и сейчас, за четверть часа до первого моего старта на чемпионате мира…Кое-как доковыляла до нашего доктора:

- Хочу выступать!.. Сделайте что-нибудь, Мария Михайловна!..

- Что тут сделаешь? Могу только потуже забинтовать колено…Беги! Но боль ничем не уймешь…Еще хуже будет!»

« Бегу… бегу, не чувствуя скорости, но изо всех сил. Свинцовой тяжестью налилось тело, хочется передохнуть, ноет колено.

- Давай, Маша, давай! – доносятся возгласы наших спортсменок.

- Отдаю все, что есть… Пересекаю черту и попадаю в объятия Зои, Лиды, Татьяны, Риммы. Мое время лучшее…»

Вот так завоевала Исакова первое золото советского спорта, совершив настоящий подвиг. И неважно, что эта, поистине, королевская победа осталась в середине прошлого века – королева по-прежнему с нами: веселая, приветливая, жизнерадостная. Общение с этой обаятельной женщиной оставляет в душе хорошее, светлое и какое-то праздничное ощущение.

Мы молоды, пока нас любят…

Скажите, Мария Григорьевна, умение радоваться пришло к вам с годами или это то, что с вами от рождения?

Ой, знаете, сколько себя помню, всегда была хохотуша, всегда радовалась…Я люблю людей, люблю человеческие глаза: это ведь такое чудо – человеческие глаза!

Вы счастливый человек?

Очень.

Это связано, в первую очередь, со спортом, с победами?

Ну, со спортом вообще вся моя жизнь связана…Конечно, хорошо на душе от того, что удалось принести своей работой радость многим и многим, но счастье, прежде всего, в любви, в близких людях. Когда появилась моя дочурка, маленькая кроха, которая повисла вот так на шее и все, я подумала: «Господи, как хорошо, что она не такое золото, которое можно снять и выбросить, или просто его возьмут и потеряют…

В детстве, юности вы предчувствовали, что впереди необыкновенная жизнь, успех, слава?

Да нет, не было каких-то особых предчувствий. Просто очень хотелось стать такой, как те великие спортсмены, которых я боготворила: Валя Кузнецова, Серафима Паромова, Марианна Валовова.

Мария Григорьевна, а больно падать на дорожке?

Сразу ведь и не поймешь ничего. Это потом, когда опомнишься, увидишь, почувствуешь и коленки опухшие, и ушибленное то самое место, на котором сидишь.

А нужны падения спортсмену?

Обязательно! Ведь что главное – стремление и умение закончить дистанцию во что бы то ни стало. А это приходит постепенно, через постоянные тренировки и через преодоление неудач.

Вы не раз говорили, что 1000 м – для вас особая дистанция.

Да, любимая.

А почему?

Я по натуре не спринтер, мне бы подлиннее дистанцию, на которой можно, настроившись, догнать и обогнать противника, даже если упустил его. Но очень длинные дистанции тоже не по мне были. На старт 5000 м как выходила, так и думала: «Мама, зачем ты меня родила?»

Как же вам удавалось выигрывать, и часто выигрывать, столь нелюбимую дистанцию?

Тренировалась много. И еще помогало то, что часто попадала в пару с сильнейшими. Кротова, Карелина – это такие тяжеловесы: идут как танки, а у меня спортивный характер что надо был – умела в любых условиях на хвосте усидеть. Ну а финиш чаще всего я вырывала.

Кто ваш любимый спортсмен?

Яшин Лева.

Почему именно он, а не Бобров, например, или Стрельцов?

Мы все на футболе, когда Яшин в воротах… Да и динамовец он, а « Динамо» - это родное, в «Динамо» я уже 70 лет!

А из наших современных спортсменов можно кого-нибудь сравнить с великими спортсменами?

Трудно сравнивать. У нынешних спортсменов очень короткий спортивный век, а прежние спортсмены десятилетиями были на арене, десятилетиями…

Другой была спортивная жизнь?

Да, другой. Другие слова, другие отношения. И для нас были очень значимыми эти четыре буквы - СССР, мы были преданными, мы верили, гордились этими буквами на своей груди. Сейчас не то, сейчас спорт – это не спор талантливых, а спор спонсоров с деньгами…

А правда, что вы жили в динамовском общежитии под трибунами стадиона?

Было дело.

И зрители над головами кричали?

Ну а куда ж без зрителей… А на стрелках динамовских часов моя Полинка с Таней Холщевниковой, как на качелях, катались…

Мария Григорьевна, говорят, вы с Маресьевым были знакомы ?

Да, мы встретились на конгрессе сторонников мира.

Каким он был, Маресьев?

Приветливым. Улыбка у него была необыкновенная и глаза…

Не чувствовалось, что этот человек без ног?

Да я вообще об этом не знала и не догадывалась, а когда он меня на вечернем приеме танцевать пригласил…

Так вы танцевали с ним?!

А как же.

И как вел?

Ну (смеется), чем крепче держал, тем крепче я прижималась. А вообще-то, не назвала бы я его веселым человеком, улыбкой он мог обогреть, но была в нем какая-то внутренняя собранность постоянная.

С какими людьми посчастливилось вам быть знакомой…

Да, на людей мне везло, хороших, настоящих людей.

Скажите, а дурной человек может стать чемпионом?

Спортсменом может, а вот великим чемпионом вряд ли. Для того, чтобы взлетать, душа должна быть свободной. А если в человеке не то что-то, он опускается. Нет, не было дряни в тех великих спортсменах, с которыми я общалась, достойные все люди.

Победа над временем

Разные соперники противостояли М.Исаковой, но главным и самым серьезным был секундомер. Необыкновенно трудной, но захватывающей и интересной была эта борьба со временем.

«Долгие часы тренировок вознаграждались выигрышем секунд на соревнованиях. На секунду становишься быстрей! Это сознание победы над временем наполняет тебя гордостью, уверенностью в своих силах, желанием и дальше бороться с бесстрастной секундной стрелкой», - вспоминает Исакова в своей книге «К заветным рубежам».

Неспокойное, тревожно-живое ощущение времени на спортивной дистанции рождало новое, особое восприятие мира.

«Как у всякого конькобежца, у меня начало обостряться «чувство времени». Еще недавно я говорила «сию минуту» или «одну минуточку», и минута казалась мне совсем короткой, незначительной величиной. По-другому я стала ощущать время на беговой дорожке. Минута как бы раздвинулась, расширилась, стала бесконечно длинной. Минута? Ого! Да это же 60 секунд, каждая из которых в свою очередь делится на десять долей. А за десятую долю секунды можно пробежать метр! Конькобежный спорт учил и в жизни ценить время, беречь его, правильно расходовать».

Удивительное противостояние вбирало в себя годы и годы: 60, 70, 80 лет – давно в прошлом беговые дорожки, а время все побеждается, одолевается улыбкой, радостным и бодрым состоянием духа, молодостью души.

Бежит время. И это постоянное движение, таинственное и необъяснимое, почти осязаемо ощущаешь в метро, где все пространство, простреливаемое насквозь пролетающими поездами и несущимися пассажирами, подчинено электронным часам над тоннелями. И вот в этом самом метро, в вестибюле станции «Динамо» на стене, среди барельефов знаменитых спортсменов, фигурка стремительно бегущей по льду Марии Исаковой. И странно медлительными на фоне этой конькобежной грации кажутся такие мобильные, заряженные энергией молодые люди 21 века… И вспоминаются знаменитые строчки Киплинга, которыми можно обозначить и судьбу, и характер Марии Исаковой:

И если будешь мерить расстоянье

Секундами, пускаясь в дальний бег,

Земля, твое, мой мальчик, достояние,

И более того, ты человек!

Интервью с певицей Викой Цыгановой

Интервью с чемпионом мира по шахматам Анатолием Карповым

Интервью с олимпийской чемпионкой по фигурному катанию Татьяной Навкой