Зорька

   Война. Лето, 1941 год. Немецкие солдаты шли через село по главной улице, как хозяева. Шли не торопясь, большой колонной. Разговаривали, смеялись. У солдат были уставшие, но довольные лица. Для печали не было причин: дела у вермахта шли очень хорошо. Немецкие войска быстро продвигались на восток, несмотря на мужественное сопротивление советских солдат.

  Ярко, до боли в глазах, светило южное полуденное солнце. Высоко поднималась пыль из-под сотен сапог. Нелегко было идти тем, кто шел в середине и дальше, к хвосту колонны. Поднятая пыль вбирала в себя горький запах придорожной полыни, кизяка и пропахших потом гимнастерок, лезла в глаза, нос, рот, уши. Но, как говорил уже после войны мой дед, немец – солдат крепкий, обстоятельный. С румынами и итальянцами не сравнить, те слабаки. И шли эти крепкие мужчины вперед, глотая пыль, думая о скорой победе.

  Едва осела пыль, поднятая проходившей колонной солдат, на дороге появились три мотоцикла с колясками. На каждой коляске стоял пулемет. За мотоциклами ехал легковой автомобиль. Замыкали колонну два крытых грузовика. Весь транспорт был одного цвета - серого от пыли. Проехав до середины улицы, первый мотоцикл свернул налево и остановился у Дома культуры. Второй мотоцикл продолжил движение вперед и остановился в десяти метрах от поворота, направив пулемет в один конец улицы. Третий мотоцикл резко развернулся, не доезжая до поворота, и направил пулемет в противоположный конец улицы. Безопасность прежде всего. Пока мотоциклисты совершали свои маневры, легковушка и грузовик подъехали к Дому культуры. Водители грузовиков с ефрейторами открыли борта кузовов, и немецкие солдаты стали выпрыгивать на землю. Водитель легковушки открыл дверцу автомобиля, из него вылезли два офицера. Раздались команды, похожие на собачий лай. Солдаты построились, и старший офицер быстро провел инструктаж. После очередной команды солдаты разошлись выполнять данные им поручения. Два сапера направились к зданию Дома культуры. Водитель легкового автомобиля достал из багажника раскладные стулья, столик и поставил их под раскидистую большую шелковицу для господ офицеров.

  Село было старинное, больше пятисот домов. Селяне стояли в глубине своих дворов и молча наблюдали за происходящим. На лицах скорбь. Чему радоваться? Враг пришел в твой дом. Собаки не лаяли, как будто им передалась тревожная неопределенность их хозяев.

  К вечеру на Доме культуры  висели два флага со свастиками и вывеска с надписью «Комендатура», у дверей стояли часовые с автоматами. Новая власть. Новый немецкий порядок.

  Рано утром по селу ехал автомобиль и через громкоговоритель из него вещали, что все взрослое население от четырнадцати лет и старше должно зарегистрироваться в комендатуре не позднее сегодняшнего вечера. Не зарегистрировавшиеся будут наказаны.

  Моя бабушка, Елена Яковлевна, в то время молодая женщина, оставила под присмотром семилетнего сынишки трех его младших сестер и пошла на регистрацию в Дом культуры, который стал комендатурой. По главной улице шли селяне, выходившие из своих дворов, переулков и с соседних улиц. Все они шли в сторону  площади.

  На площади стояли три стола. к которым тянулись большие очереди. В основном в очередях стояли старики, старушки и женщины. Мужчины ушли на фронт, а всех комсомольцев председатель колхоза еще неделю назад отправил гнать колхозный скот к Днепру. Мой дядя Николай (тогда ему было четырнадцать лет) ушел с партизанами.

  Простояв в очереди больше часа, Елена подошла к столу, за которым сидел высокий худой мужчина лет пятидесяти, в коричневом костюме, с пенсне на носу. По его лицу было видно, что ему уже надоела эта писанина. Он взял очередную анкету и начал задавать стандартные вопросы. Фамилия, имя, отчество, дата и год рождения, состав семьи, какая живность есть в хозяйстве. Аккуратным  почерком стал записывать ответы. После стандартной процедуры поинтересовался, есть ли в семье коммунисты или комсомольцы. Елена ответила – нет. Мужчина потянулся рукой к краю стола и взял лежащую там коричневую папку, открыл ее и стал водить пальцем по листочку с фамилиями сверху вниз. Когда его палец замер в середине листа, он внимательно посмотрел на женщину, стоявшую перед ним.

  - Судя по этому списку, в вашей семье есть комсомольцы.

  - Брешут люди.

  - Ну, брешут, так брешут. Предупреждаю, за укрывательство коммунистов, евреев смертная казнь. Свободна.

  Отходя от стола, она увидела кучкующихся соседок говорящих в полголоса. Подошла, поздоровалась:

  – Здравствуйте, бабоньки.

  - Здравствуй, Лена.

  - Беда-то какая.

  -  Говорят немец далеко уже на восток прошел.

  -  Что деется-то?

  -  Ох, беда …

  -  Как теперь жить-то будем?

Елена посмотрела на комендатуру, на флаги и ответила:

  - А как в гражданскую жили? Что легко было? Там брат на брата шел. А здесь германец. Один общий враг. Помяните мои слова, наши им хребет сломают. Не знаю когда, но как пить дать, сломают.

  -  Дай-то Бог.

  -  Господи, дай нам силы!

  -  И то верно. Мужиков нет. Одна надежда на Спасителя.

  -  Ладно, хватит причитать. Пошли по домам.

  В селе забот по хозяйству много. Хлев почистить, в огороде поцапать, корм скотине задать, воды натаскать из колодца. Колодцы на юге глубокие. В ясный день заглянешь в колодец и увидишь маленький светлый кружочек воды, в котором отражается небо.

  Елена вернулась домой и начала хлопотать по домашним делам. Вытащила на солнцепек огромную ванну и стала наполнять ее водой из колодца. Принесла двадцать ведер и наполнила ванну ровно наполовину. Солнце должно было прогреть воду, чтобы вечером искупать детвору. Покопалась в огороде, нарвала свежей травы для коровы и пошла в летнюю кухню стряпать. Скоро ужин был готов. Как она вкусно готовила! Еще утром, она зарубила старого, жирного петуха и решила приготовить из него затируху.  Затируха очень похожа на лапшу домашнюю, но делается по другому. Куриные яйца размешивают с молоком и солят. В небольшой тазик насыпают муку. Левую руку смачивают в смеси яиц и молока, резким движением пальцев стряхивают капельки в муку и начинают правой сухой рукой делать круговые движения. Мука втирается в жидкость, образуя маленькие круглые шарики разной величины. И так несколько раз. Все зависит от количества, которое вам нужно. Потом мука просеивается через сито. В сите остаются шарики, которые бросают в кипящий бульон. А бульон из петуха получился шикарный, сваренный с овощами и пряными кореньями, сверху плавал жир светло-янтарного цвета в палец толщиной.

  Пастух пригнал коров с пастбища. Солнце клонилось к закату. Жара спала. Вечерять сели во дворе. Хорошо, тепло, вкусный ужин. Все прекрасно, если бы не чувство тревоги. После ужина Елена помыла детей, по очереди перенесла их в хату и уложила спать. Сама же прошла в горницу, встала на колени в красном углу перед иконами и стала молиться. Помолившись, окропила детей святой водой и легла отдыхать. Первая ночь в оккупации.

  Рано утром Елена проснулась, умылась и пошла в хлев доить корову. Корова по имени Зорька была белой масти с большими коричневыми пятнами по всему туловищу. Корова была хорошая - давала много жирного молока. Она сполоснула у Зорьки вымя теплой водой, села на маленькую скамеечку и начала дойку. Дзинь-дзинь, ударились о дно железного ведра  первые струйки молока. По мере наполнения ведра молоком, менялся и звук струй стремительно падающих в белую пенистую массу. Минут через двадцать первое ведро было заполнено парным молоком. Елена взяла второе ведро и продолжила дойку. Выдоив Зорьку, процедила молоко через марлю и выгнала корову во двор. По всему селу пропели третий раз петухи. Невдалеке послышались резкие щелчки пастушьего бича. Она подогнала Зорьку к калитке и вышла на улицу. По широкой сельской улице неспешно двигалось, пока небольшое стадо коров. За стадом шел пастух с двумя босоногими подпасками. Одет он был в выцветшую  рубаху непонятного цвета, серые шаровары и видавшие виды, стоптанные сапоги «гармошкой». На голове пастуха красовалась изрядно потрепанная широкополая соломенная шляпа. Поля шляпы закрывали пол лица старого пастуха. Виден был кончик носа, пегая борода и ржавого цвета усы. Во рту у пастуха была внушительных размеров дымящаяся самокрутка. Когда пастух подошел ближе, Елена заговорила:

 - Здравствуйте, Силыч.

 - И тебе не хворать, Алена.

 - Силыч, вы что себе такую большую цигарку зробили? Табаку не жалко?

 - Та! Табаку у меня, как у дурня махорки. Бумаги ворох. А вот с сирниками беда. Совсем мало осталось.

 - Ну и что с того?

 - Как что. Дома из печки уголек можно достать да прикурить. Опять же от лампы-керосинки. А в поле да на лугу, где я огонь возьму? Костров не наблюдается. Вот так и хожу с самокруткой горящей. Как к концу цигарка подходит, так я быстро новую кручу, от старой прикуриваю. Вот так и мучаюсь, пока коров пасу. Ладно, заболтались. Пора.

 - С Богом.

  Пора было готовить завтрак, кормить детей. После завтрака домашние хлопоты: дети, скотина, огород, сад, готовка. За работой время летит быстро, незаметно. Там копнула, тут поскребла, воды принесла. Глядь, а время-то уже к обеду. Солнце в зените, все тени попрятались. Тенек только в саду да под шелковицей, которая растет около дома. Под шелковицей копошатся куры, собирая опавшие ягоды. На улице очень жарко. Солнце палит нещадно. В сильную жару обедают обычно в доме, где сохранилась утренняя прохлада. Вы спросите, какая может быть прохлада в доме, если на улице пекло? Дом-мазанка. Рано утром в нем открываются ставни и окна для проветривания, и как только начинает припекать, окна и ставни закрывают. Солнце пробивается только через узкие щели в ставнях, в доме правит полумрак. Вот и прохлада.

  Едва закончив с мытьем грязной послеобеденной посуды, Елена услышала усиленный динамиком голос, доносящийся с улицы. Быстро вышла во двор. По улице ехала машина с громкоговорителями. Из динамиков неслось: «Все хозяйки коров приходят на выгон для дойки со своими ведрами. Сбор через два часа.» И машина проехала дальше по улице, оповещая остальных селян. На душе стало тревожно: «Неспроста эта дойка,» - подумала она.

  Выгон находился на отшибе, недалеко от центра села. Это был большой луг с разнотравьем. Селяне приводили сюда для выпаса коз и молодых телят. Вбивали в землю колышек с веревкой, к которому было привязано животное. Для дойных коз выбирали место, где не было полыни, чтобы молоко не горчило. Ах, эта полынь! Как она пахнет. Терпковато-горьковатый, с тонкой ноткой сладости запах дурманит, и хочется вдыхать его полной грудью еще и еще, до беспамятства. А лучше сорвать ветку, потереть ее в ладонях, закрыть глаза и вдыхать этот аромат, такой родной и приятный, знакомый с самого детства. Может потому и приятный, что родом из детства?.. И этот запах уносит тебя далеко-далеко, ввысь, в то неосознанное далеко, где было хорошо и беззаботно.

  Еленаа взяла ведро, скамеечку, вышла на улицу и пошла в сторону выгона. По улице шли женщины-селянки с ведрами и о чем-то говорили. Их лица выражали недоумение. Зачем всем идти на выгон и доить именно там своих коров? Подойдя к выгону, женщины увидели стадо коров и много немецких солдат. Над лугом летали крупные белые бабочки с темно-серыми узорами на удлиненных крыльях, и нескончаемо стрекотали тысячи кузнечиков. Женщины стояли пестрой толпой у стада, высматривая каждая свою корову. Немецкий офицер посмотрела на часы, что-то сказал высокому худому человеку в коричневом костюме и еще раз посмотрел на часы. Человек в штатском подошел к женщинам и начал говорить.

 - Хозяюшки, сейчас берите своих коров и ставьте их в несколько рядов. Когда все расставятся, начинайте доить.

  Селянки начали разбирать своих коров. После небольшой суеты дойка началась. Подошли немецкие солдаты и стали прогуливаться между рядами, внимательно наблюдая за работой женщин. Ведро с молоком у Елены было уже практически полное, до краев оставалось сантиметров пять. Размер спичечного коробка. Бабушка пощупала вымя. Молока было еще много. Что делать!? И она стала потихоньку сдаивать молоко на траву. По траве молоко уходило в землю, но его было много, земля пропиталась и предательская серая струйка выбежала на стежку. Проходивший мимо немецкий солдат заметил мокрое пятно, подошел поближе и потопал сапогом по траве. Под сапогом захлюпала влага. Немец погрозил Елене пальцем и что-то крикнул ефрейтору. Подошел немец, в руке у него была небольшая кружка. Солдат показал ему на почти полное ведро с молоком и небольшую серую лужицу. Ефрейтор посмеялся, зачерпнул кружкой из ведра молока, попробовал его и сказал: «Gut». Немец допил молоко и что-то сказал солдату, показывая рукой на край выгона, где уже стояли несколько коров. Солдат взял Зорьку за один рог и повел ее в указанном ему направлении. Постепенно стадо, в котором находилась Зорька, увеличивалось. В него отбирали лучших коров. Когда сортировка закончилась, к женщинам подошел худой мужчина в коричневом пиджаке.

 - Ну что, хозяюшки, - начал он. – Вон тех коров хозяйки забирают домой, - махнул он рукой в сторону малочисленного стада. – В ваши обязанности теперь будет входить поставка молока в комендатуру для немецких солдат. Позже распределим кто, в какой день и сколько должен доставить молока.

 - А с нашими что? – спросила Елена.

 - А ваших сейчас погонят за семь верст на железнодорожную станцию. А оттуда прямиком в Германию. Все свободны.

  Ошеломленные такой новостью женщины секунд пять стояли молча. А потом началось. Кто-то стоял молча, глотая слезы и сжав кулаки, многие, уткнувшись друг другу в плечи, рыдали в голос. Некоторые опустились на землю и тихо плакали, причитая и проклиная:

 - Ироды…

 - Креста на вас нет…

 - Чтоб вам повылазило…

 - Бисовы дети…

 - Лихоманка вас раздери…

  Елена стояла молча. Слезы застилали глаза. Как дальше быть? Детей мал мала меньше, а кормилицу забрали. Сволочи!

  Немцы, человек десять, погнали стадо в сторону станции. За стадом ехала телега, запряженная вороной кобылой. В телеге сидели два солдата с винтовками. Коровы постепенно удалялись, на душе у Елены было так погано. Горькая обида захлестнула все сознание. Не выдержав, она во весь голос закричала: «Зо-о-о-орька!» От стада отделилась одна корова и пошла в сторону стоящих женщин, провожающих печальными взглядами кормилиц. Два солдата слезли с телеги и пошли Зорьке наперерез. Поравнявшись с коровой, один немец быстро схватил ее за рога, а второй так же быстро обмотал вокруг рогов веревку. И они дружно, упираясь ногами в землю, потащили сопротивляющуюся корову к телеге. Зорька мотала головой, пыталась боднуть обидчиков. Но все было тщетно. Солдаты дотащили ее до телеги и крепко привязали веревку к задку. Один тронул вожжи, и лошадь пошла вперед. Сделав два шага, лошадь резко остановилась. Зорька опустила голову, расставила ноги и уперлась в землю всеми четырьмя копытами. Один солдат быстро выпрыгнул из телеги, подбежал к Зорьке сзади и два раза сильно ударил кнутом по крупу. Зорька взбрыкнула задними ногами и пошла вперед.

  Женщины молча наблюдали за этим действием, но где-то в середине толпы послышался гул. Сначала это были робкие недовольные фразы, через мгновение все женщины уже сыпали проклятия в сторону немецких солдат, оставшихся на выгоне. Обстановка накалялась. Немецкий офицер что-то быстро сказал солдату, стоявшему рядом с ним. Солдат быстро повернул автомат в сторону женщин и выстрелил очередью поверх женских голов. Воцарилась мертвая тишина, даже кузнечики замолкли на несколько секунд. Тишину нарушил голос человека в коричневом костюме:

 - По домам, бабоньки.

  С заплаканными, раскрасневшимися лицами женщины медленно пошли домой, каждая думала о своем, горестном и печальном.

  А тем временем Зорька шла, привязанная за рога к телеге, по пыльной грунтовой дороге вдоль лесополосы. Основу лесополосы составляли пирамидальные тополя и акации. Довольно часто попадались яблони и груши. Проезжая мимо очередной груши, на ветках которой висели достаточно крупные, желтого цвета плоды, просвечивающиеся насквозь в закатных лучах солнца, телега остановилась. Солдаты слезли с телеги и пошли к дереву, сорвать заманчиво светящихся груш. Немец сорвал грушу, поднес ее ко рту и надкусил. Спелый плод истек сладким соком по щекам, подбородку толстыми струйками. Солдат зажмурился от удовольствия. Из состояния эйфории его вывел резкий треск сломанной деревяшки. Это Зорька натянула веревку и резким кивком головы вырвала задок у телеги, быстро побежала по дороге, поднимая пыль, в сторону села, волоча за собой деревянный задник. Немцы подбежали к телеге, вытащили из нее автоматы и стали стрелять вслед убегающей корове. Дорога забирала левее, за лесополосу, и Зорька исчезла из зоны видимости. Поругиваясь и ворча, немцы побросали оружие в телегу и поехали в сторону станции. Зорька свернула с дороги в лесополосу, прихрамывая на заднюю ногу. Одна пуля попала ей в круп. По бедру струилась горячая кровь. Цепляясь задником от телеги за кусты, Зорька продралась через лесополосу и вышла в поле. Посмотрела по сторонам, хвостом согнала надоедливых мух, которые успели облепить рану, и пошла в сторону дома. Солнце почти село в малиновую полосу у горизонта.

  Расстроенная, с каменным сердцем, вернулась с выгона домой Елена. Как теперь жить-то без коровы? Маленьких детей – полный дом. Съестные припасы-то еще есть. Опять же куры. Но кур считай, что нет. Немцы курочек пересчитали. Теперь это собственность немецких солдат. Пока они их теперь не перетаскают, можно хоть яйца поесть. Овощи в погребе, на огороде кое-что есть. Да еще перед приходом немцев кабанчика закололи. В печной трубе коптятся два окорока да колбаска домашняя. Немчура еще не пронюхала. Есть немного муки, но что все это по сравнению с коровой. Кормилицей! Парное молоко, еще теплое, сладковатое, белое-белое, слегка пахнущее выменем, да с краюхой свежего пшеничного хлеба. Песня! А в жару из погреба достать крынку и «бычком», не отрываясь, пить холодное молоко. Красота. А простокваша, густая, с кислинкой. Варенец, светло-кремового цвета с коричневой корочкой сверху. Вкустнотища! Сметана, в которой ложка стоит. Творожок, да со сметанкой, присыпанный сверху сахарным песком. А масло. И в сдобу, и в кашу, и на зажарку. Можно просто намазать свежий хлеб, и на любителя, кто с сахаром, кто с солью, а кто с вареньем. Вот что такое корова!

  Повечерили. Елена перемыла посуду и села во дворе с детьми лузгать семечки. Стемнело. На небосводе появились яркие, как обычно на юге, звезды. Вечера стали уже прохладными. Поэтому долго не засиживались. Она уложила детей спать и пошла в горницу, помолиться.

 - Господь Вседержитель, Мать Царица небесная, Николай Чудотворец скоропомошниче, помогите нам пережить лихую годину. Господи, не дай сгинуть чадам твоим.

  Она искренне и долго молилась, прося помощи и защиты у Господа.

  На улице рядом с домом послышались шаги и непонятный шум, как будто что-то волочили по земле. Елена прислушалась. Шаги замерли прямо напротив двора. Ей стало страшно. Кто там бродит в такое время? Но тут послышалось тихое-тихое мычание. Она схватила душегрейку и выбежала из дома во двор. Напротив калитки стояла Зорька. К ее рогам была привязана веревка. На другом конце привязи, на земле, лежал задник от телеги. Елена быстро открыла калитку, подхватила с земли деревяшку и повела корову в хлев. Зайдя внутрь, в темноте наощупь развязала веревку. Загоняя корову в стойло, по привычке похлопала ладонью по крупу. Ладонь стала липкой и мокрой. Она быстро зажгла керосиновую лампу и увидела рану. Кровь еще сочилась. Ощупав рану и убедившись, что пуля вошла по касательной и сидит неглубоко, она взяла острый сапожный нож. Подержала его острие над лампой, подошла к Зорьке, обняла ее, погладила и сказала:

 - Терпи, родимая.

  Еще раз пальцами прощупала место, где была пуля и сделала надрез. Зорька переступила с ноги на ногу, но не замычала. Елена   достала пулю и обработала рану самогоном, но это было полдела. Надо было думать, куда и как спрятать Зорьку. Придумала! За сараем, под навесом, лежали высушенные кирпичи из соломы и глины – хотели сделать пристройку к сараю, а тут война. Не до пристройки. За работу. Отмерив два шага от стены, забила колышки для ориентира. Завела Зорьку за колышки и начала возводить новую стену. Кирпичик к кирпичику, выросла стена. В углу Елена оставила узкий лаз, в который можно было пролезть только на четвереньках. Стену побелила известью, чтобы спрятать лаз поставила в угол старую рассохшуюся бочку. Поставила в нее вилы и бросила туда же рваные мешки. Отошла в сторону, внимательно посмотрела с одного бока, с другого. Все хорошо, лаз даже не угадывался. А бочка, одно название, с большими щелями и покосившимися обручами. Никто не позарится. Довольная своей работой она вышла во двор. Солнце уже взошло. Время собирать на стол к завтраку.

  Вот так, все время оккупации, скрытно, в тайне даже от детей, Елена кормила, поила, доила корову. Выгребала навоз, застилала пол свежей соломой. Хлопоты были ненапрасными, дети были сыты. До чего же умная была животина! За все время, что Зорька была в застенке, она ни разу не замычала, будто понимала, чем ее мычание может обернуться. А может и понимала.

  Отступая, немцы успели сжечь полсела.  Следом за немцами пришли наши. Елена мотыгой расширила лаз в хлеву и вывела Зорьку во двор. Больше чем за два года корова отвыкла от дневного света и свежего воздуха. Зорька стояла посреди двора, вдыхала свежий воздух, вспоминая давно забытые запахи.  Му-у-у-у-у-у-у!!!

22.12.2017 г.